Образованность в жизни монаха по высказываниям свт. Евстафия Фессалоникийского

Иеродиакон Максим (Судаков)

Образованность в жизни монаха по высказываниям свт. Евстафия Фессалоникийского

Ровно семь лет назад, 13-го июля 2015 года, Священный Синод принял «Положение об образовательных курсах для монашествующих Русской Православной Церкви», которое устанавливает порядок получения богословского образования насельниками монастырей. В соответствии с этим документом, была образована Межведомственная комиссия по вопросам образования монашествующих при Учебном комитете, осуществляющая методическое обеспечение образовательного процесса в данной области и контроль над ним. Данное событие означало осуществление давно назревшей необходимости сделать богословское образование общедоступным для насельников всех наших монастырей.

Проблема образовательного уровня монашествующих не новая: она беспокоила активных церковных деятелей ещё в глубокой древности. В частности, ею был озабочен один из самых просвещённых иерархов эпохи комниновского возрождения свт. Евстафий, архиепископ Фессалоникийский (~1115–1197). Человек незаурядной одарённости и подлинный труженник науки, он прежде сслужения Церкви в архиерейском сане занимал ключевую софистическую должность в империи: был магистром риторов. В силу своей выдающейся учёности он особенно остро чувствовал необходимость интеллектуального совершенствования монахов и сильно огорчался, когда наталкивался на непонимание пользы образовательной и проповеднической деятельности для монастырей. Далее будет рассмотрено проблема образованности монахов по его произведению «Об исправлении монашеской жизни».

Свт. Евстафий много места уделяет порицанию коснения монахов в невежестве и побуждению их к приобретению, по крайней мере, элементарного образования: хотя бы элементарного умения читать и писать. Образованность в монашеской среде в то время, по словам святителя Евстафия, зачастую считалась, как это ни странно, чем-то неприличным¹, к образованным людям в монастырях относились с подозрением, не принимали их и выгоняли, а к невеждам благоволили². Монастырские библиотеки разоряли, дёшево распродавая ценные и древние рукописи³, не ценя книжное богатство, с большим трудом собранное предшественниками. Распродавать книги могли, что особенно горестно, по довольно низкой цене, как явствует из слов святителя: «Ты, как кажется, ещё и по-иудейски поступаешь через такое ученичество, так как можешь торговать не Самым Тем Божиим Словом, сущностным и сверхсущим, но Его слова продаёшь на рынке, причём даже не по достойной цене, но будто бы хлам, как работорговцы и похитители, которые по страху спешат и продают по низкой цене благородных людей и дорогостоящие вещи»⁴. Бывало, что так поступали даже те, которые считались людьми, не чуждыми учёности⁵.

Читать книги монахам сильно мешало то, что они, оправданно и неоправданно, слишком много занимались хозяйственными и торговыми делами. Поэтому упражнение в душеполезных делах, приличных монашеству, в том числе таких как молитва и чтение, зачастую отодвигалось на последнее место, или же вовсе оставлялось. Указывая на святых отцов, которые оставили после себя бессмертные писания, свято хранимые Церковью, святитель Евстафий говорит: «И откуда же эти великие святые приобрели мудрость? Неужели через то, что кружили по селениям и городам, бродили по улицам и переулкам и проводили время на дорогах и в городских кварталах, или же все-таки через то, что удалялись от молвы и занимались чтением?..⁶ А если, монастырский, ты, быть может, приводишь нам в своё оправдание то блаженство, что, мол, поскольку евангельская Мария, которая всегда у ног Иисусовых, нуждается в другой — в Марфе, которая печётся, и не просто, но о многом, постольку раздваивается и монашеское братство, то тогда укажи мне Марию, избравшую такую часть, которая, поелику блага, не отнимется от неё, — и я, когда увижу её, уступлю тебе твою попечительную Марфу»⁷.

В таком расположении монахи могли доходить и до крайности — до ненависти не только к образованию и учёности, но ещё и к образованным людям: «Этот род ненавидит учёность...»⁸ — говорил святитель. Монах ненавидел книгу до того, что уже при её раскрытии думал, что видит перед собой зияющую бездну⁹. Ненависть монахов к образованным людям свт. Евстафий описывает в таких словах: «Они всегда принимают нового человека, который приходит к ним, чтобы принять постриг, но когда кто-нибудь образованный, начитанный, тяготеющий к мудрости и имеющий в себе то, что можно из неё приобрести, приходит к их пристанищу и если они узнают об этом, то тотчас злобно бранят его и, возбуждая свой гнев, как оружие, хоть они и не могут, словно лестригоны, пожрать его, отгоняют от пристанища, забрасывая его поношениями вместо камней. Поскольку они заявляют, что такой человек непригоден для них (и что монастырь не нуждается в грамотных людях), то они широко открывают двери для деревенской грубости и позволяют ей сожительствовать вместе с их святостью, далеко отгоняя от себя книжников Божиих»¹⁰. Своё коснение в невежестве монахи оправдывали словами псалма: «Поскольку я не познал книжного искусства, то войду в дом Господень» (ср. Пс. 70, 15)¹¹. Приводили они и следующие слова одного песнопения, несколько переиначивая их: «Неграмотных учеников Ты явил наставниками, Христе Боже»¹², — с тем, чтобы не упоминать о Святом Духе, стяжание Которого требует долговременного подвига. При таком отношении к знанию, понятное дело, у монахов терялось представление о подлинном монашестве, ведь теоретические познания берутся в основном из книг¹³.

Богословская грамотность, по мысли святителя, необходима монахам и по той причине, что они могут и должны быть хранителями чистоты Православия и противостоять возникающим ересям: «Если откуда-нибудь возникнет и сейчас трудный и спорный церковный вопрос, — говорит он, — и нужно будет подвизаться священным мужам, немалую часть и долю которых составляют также и такие, как ты, то что тогда будешь делать ты сам? Как ты будешь говорить, если отнимаешь у самого себя и как бы отрезаешь язык и уста, то есть богословские суждения, через которые обыкновенно превратные изыскания находят разрешение, делаясь исправными?»¹⁴ Известно, что в то время имели особенно широкое распространение мессалианство и богомильство¹⁵, которые необходимо было подавлять богословскими аргументами.

И всё же, как бы то ни было, жалобы святителя Евстафия, — это только одна из точек зрения на положение дел. По сведениям из других источников, состояние образованности в монастырях было не столь плачевным, а даже напротив — во многом отрадным. Профессор И. И. Соколов сообщает, что в XII веке каждому монаху предписывалось быть, по крайней мере, грамотным, чтобы уметь читать Священное Писание и различные произведения христианской письменности, причём чтению монах должен был посвящать ежедневно несколько часов. Поэтому многие, приходя в монастырь, даже если прежде были неграмотными, выучиливались читать и становились весьма начитанными. Монастыри приобретали книги, переписывали их и скапливали библиотеки. Библиотеку имел почти каждый монастырь. Книги приобретали посредством покупки, обмена, а также от пожертвований мирян, клириков, епископов, императоров и самих монахов — главным образом при их поступлении в монастырь. Монахи прилагали всё своё старание к сохранению и приумножению монастырских библиотек. Особо важное значение в пополнении библиотек имело переписывание книг. Монастырские уставы смотрят на это как на дело богоугодное и своего рода подвиг. В некоторых монастырях были даже целые каллиграфические школы. Монастырскими рукописями обеспечивались не только монастыри, но они расходились по всей империи. Монахи ценили те сокровища знания, которые хранились в их библиотеках, и в полной мере приобщались к этому знанию¹⁶.

Рассмотрим далее, как свт. Евстафий высказывается об образовании монахов в положительном смысле. Он считает, что монах должен быть образован хоть в какой-то мере, потому что вовсе без знаний едва ли возможно проводить добродетельную жизнь. Он пишет¹⁷, что монах должен разуметь все дела Божии (см. Пс. 32, 15), то есть быть причастным как созерцанию (τὸ θεωρητικόν), так и деятельности (τὸ πρακτικόν), из которых первое есть разумная добродетель (λογικὴ ἀρετή). При этом очевидно, что под делами Божиими здесь понимаются не столько творения, сколько деятельность по заповедям Божиим. Разум (λόγος) есть то, что упорядочивает всякого человека, и монаху должно тем более стараться, чтобы не быть неупорядоченным: «Упорядочивает монаха, равно как и всякого человека, разум. Поэтому должно, чтобы к тебе перешёл разум, о благообразный благодаря великому образу, чтобы через это тебе быть ещё более порядочным. Подобно тому, как для прочих тел и предметов упорядочением служит нечто иное, так для подлинного человека (каковым является и истинный монах) упорядочение есть не что иное, как разум при деятельной добродетели»¹⁸. Примечательно, на какую высоту свт. Евстафий поставляет знание. Он называет его родом созерцания, иными словами, то, что даётся подвижнику от Бога по благодати как плод его духовного преуспеяния, это же в некоторой мере достигается и иным путём — через труд чтения и учения: «Монах в подлинном смысле слова — это тот, кто предстоит пред Богом и потому является упраздняющимся; если же он предстоит, то и созерцает Его, согласно написанному: Упразднитесь и познайте (Пс. 45, 11), — то есть Бога... Созерцают же часто посредством книг, в которых содержатся священные догматы, толкование таинственных писаний и священные повествования. Эти книги — Божественные деяния, отображения просвещения, светила добрых дел, начертания благородства, изображения исправности»¹⁹. В другом месте святитель говорит о чтении ещё возвышеннее, называя его превысоким, водворяющимся выше небес и достигающим Бога²⁰. Большое значение чтению в духовной жизни придавали и другие святые отцы. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что чтение святоотеческих писаний сообщает святость, через такое чтение усваиваются мысли и дух святых отцов²¹. Священноинок Дорофей начинает свой «Цветник» с поучения о том, что невозможно спастись тому, кто нечасто читает и слушает со вниманием и усердием книги Священного Писания и святых отцов, что это делание царствует над всеми добродетелями и все добродетели рождаются от него, потому что не может исполнять закон Христов тот, кто не научен ему и не знает его²².

Известно, что монашество называется искусством из искусств и наукой из наук, и поэтому понятно, что в нём нельзя иметь успеха, если не приобрести теоретических знаний о нём: о том, какова цель делания монаха и какими средствами эта цель достигается. Сведения о монашеском и христианском идеале со всей точностью можно почерпнуть именно из книг, то есть из Священного Писания, из житий святых и их наставлений. Такой же эпитет прилагают и к философии²³. Это дало святителю Евстафию назвать монаха истинным философом²⁴. Истинным философом христианина называли и древние церковные писатели. Климент Александрийский в «Строматах» постоянно именнует христианина гностиком в подлинном смысле и пишет, что «знание (γνῶσις) является свойством разумной души, которая упражняется в том, чтобы через знание стать причастной бессмертию»²⁵. Св. мученик Иустин Философ утверждает, что задача философии — исследовать о Боге и все рассуждения философов о Боге, о Его единстве и промысле²⁶.

Интересна ещё следующая мысль святителя Евстафия: деятельная добродетель сама представляется родом знания (γνώσεως ἰδέα), преподаваемого Богом, и это знание подаётся тем, кто усердствует в деятельном служении Ему, так что даже невежды в теоретическом познании таким образом становятся мудрецами²⁷. Иными словами, те, кто по той или иной причине не получил образования, тем не менее, могут быть названы мудрыми, если они деятельно исполняют заповеди. Это значит, что святитель Евстафий, хотя и придаёт большое значение образованию, не считает теоретическое знание абсолютной необходимостью для угождения Богу, потому что очевидно, что человек мог не получить образования по уважительной причине. Кроме того, думать иначе было бы явно ошибочным потому, что многие из святых, издревле угодивших Богу, не имели удовлетворительного уровня образованности, поскольку могли происходить и из рабов или из низших слоёв общества.

В первую очередь, монах, безусловно, должен быть начитан в Священном Писании и в других церковных книгах²⁸. Свт. Евстафий высказывает и другого рода суждение, характерное для него: он настаивает на том, что монах должен читать и «внешние» книги: «Я хотел бы, чтобы такие люди накапливали цветник и из внешних повествований, мыслей и изречений, из которых некогда и святейшие отцы, собирая и составляя улей, изготовляли, как мёд, сладкие оные книги, в которые они вложили слова слаще мёда и сота (Пс. 18, 11) и, таким образом, послужили угодно Богу»²⁹, — и в другом месте он говорит об этом так: «Монаху для совершенства в добродетели... весьма-весьма необходимо и знание. И я говорю не только о знании божественного, но также и о знании из истории, как было сказано, и о другом многообразном знании, благодаря которому ты мог бы быть полезен тем, кто оказывается рядом с тобой»³⁰. Утверждать, что книги, написанные нехристианскими авторами, могут быть полезны для христиан даже в области этики, — это, как известно, традиционно церковная точка зрения³¹, не говоря уже о том, что естественнонаучные сведения, изложенные нехристианскими авторами, в принципе, не могут вызывать отторжения у Церкви, если только они не претендуют на опровержение православных догматов. Кроме того, очевидно, что многие монахи приобрели широкие познания как в церковном учении, так и во внешних науках именно благодаря самообразованию в монастырских библиотеках³².

Тем не менее, такое горячее увещание к монахам, чтобы они читали «внешние истории», не может не показаться хоть сколько-нибудь необычным, ведь ясно, что круг чтения для монаха, как правило, бывает довольно строго ограничен в виду того, что ему следует хранить свой ум от внешних впечатлений и более всего заботиться о молитве и богомыслии, тогда как в античной литературе есть немало таких произведений, из которых монах может приобрести неполезные впечатления, могущие оказаться препятствием в молитве. Такой взгляд свт. Евстафия на чтение светской литературы можно объяснить, во-первых, тем, что он сам был прекрасным знатоком античной литературы и ее комментатором, в во-вторых, — тем что одним из необходимых дел для всякого монаха он считает проповедничество и учительство³³. Нельзя упускать из внимания и того, что святитель Евстафий как человек высокой нравственной жизни, у которого убеждения не расходились с делами, сам едва ли мог получить вред от чтения внешних произведений, а, смотря по себе, он судил, что полезно и для других.

Оригинальность свт. Евстафия вполне и бесспорно проявляется в том, что всякому монаху он вменяет в безусловную обязанность быть проповедником и учителем добродетели, причем не только жизнью и делами, но и словом, как устным, так и письменным. Монах, по его словам, — это проповедник Бога³⁴, который должен наставлять в добре по-апостольски³⁵ и оставлять по себе память в своих поучениях: «Научись же, человек, а потом или напиши, или же скажи, чтобы, если напишешь, тебя ублажали за составленную тобою книгу на добрую память, а если скажешь, — то чтобы тебя поминали за твоё изречение или толкование. Пусть говорят и о тебе: “Сказал старец...”, — и пусть также благодаря тебе сразу же прославляют Бога — Подателя мудрости и разума»³⁶.

История показывает, что многие монахи, жившие во время свт. Евстафия или около того времени, действительно оказывали благотворное воздействие на византийское общество не только через пример своей чистой жизни, но и через миссионерскую, проповедническую и просветительскую деятельность³⁷. Монахов уважали за строгость жизни и образованность, к ним прислушивались, шли в монастыри ради духовной беседы, почитали за честь иметь другом монаха. Они были первыми защитниками церковного учения от ересей. Им принадлежит огромная заслуга — просвещение детей простых граждан империи в народных школах, которые содержали монастыри. А монастырские библиотеки были достоянием не одних монахов, но ими могли пользоваться и другие граждане, благодаря им вели свою научную деятельность учёные. Монахи ещё с тех времен сохранили для нас рукописные книжные сокровища, которыми сейчас наполнены, главным образом, европейские библиотеки. Среди монахов имела место и научная деятельность, к которой располагала размеренная монастырская жизнь.

В виду выше сказанного, должно заключить, что как во все времена, так и ныне, монаху, тем более, если он священник, действительно вполне могут пригодиться внешние знания, чтобы быть способным дать удовлетворительный ответ обращающимся к нему за советом или за разрешением недоумения в житейских вопросах, а также — придерживающимся еретических или атеистических взглядов и пытающимся похулить церковное учение. А если говорить о естественных науках, то важно, чтобы монах был осведомлён и в них, чтобы иметь возможность использовать рассмотрение премудрости Божией в творении на основе современных научных данных как естественнонаучный аргумент с миссионерской целью³⁸.

1Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 126, 129 // Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica / Recensuit, germanice vertit indicibusque instruxit K. Metzler. Berolini, Novi Eboraci, 2006 (Corpus fontium historiae Byzantinae; vol. 45). P. 140, 146.

2Ibid. 126 // Op. cit. P. 140.

3Ibid. 128 // Op. cit. P. 144.

4Ibid.

5Например, свт. Евстафий рассказывает о таком случае: «Узнал я, что негде находится священная книга, которую составил Григорий, называемый также Богословом, дохнувший огнём и прославившийся изящностью речи. Книга эта имела большую ценность, молва о ней доходила до многих и, таким образом, она привлекала к себе тех, кто о ней слышал, и они смотрели на неё как на чудо. И те, которые видели её, имели возможность наслаждаться как её содержанием, так и внешним её видом к радости своей души и своего взора. Так вот, когда и я проявил усердие встретиться с прекрасным Григорием, то не достиг этой своей цели, потому что эта книга как-то была перемещена в другое место, — так, по крайней мере, я думал. Разумеется, опечаленный, я спросил игумена (а он был добродетелен и знал грамоту), куда убрана эта прекрасная книга, а тот, нарисовав в воздухе указательным пальцем правой руки что-то вроде круга, ничего не ответил; когда же я стал настоятельнее требовать ответа и вновь с кротостью спрашивал его, то он сказал, что книга продана: “Зачем, — говорил он, — она была нам нужна?” Тогда внутри я воспылал яростью, которая уже готова была прорваться наружу, как сей почтенный монах привёл мне совершенно ясную причину: “Что нам и толку, – сказал он, — от таких книг?” Так что я, сменив ярость на гневный смех, укорил его, сказав: “А какой тогда и от вас будет толк, достопочтенные монахи, если вы ни во что вменяете такие книги?” Ушёл от меня этот человек, повернувшись ко мне спиной, и больше ни разу в жизни не попадался мне на глаза, поскольку, как я думаю, несносной для себя счёл такую мою любовь к книгам» (Ibid. 144 // Op. cit. P. 160, 162).

6Ibid. 147:1–4 // Op. cit. P. 164.

7Ibid. 150:1–7 // Op. cit. P. 166.

8Ibid. 126:1 // Op. cit. P. 140.

9Ibid. 129:10–11 // Op. cit. P. 140.

10Ibid. 126:2–12 // Op. cit. P. 140.

11Ibid. 126:21–22 // Op. cit. P. 142.

12Ibid. 126:23–25 // Op. cit. P. 142. В действительности: «Неграмотных учеников Дух Твой Святой явил наставниками, Христе Боже». См.: Εὐχὴ εἰς τὸ μαθεῖν παῖδα ἱερὰ γράμματα // Euchologium sive Rituale Graecorum / Ed. J. Goar. Venetiis, 1730. P. 573.

13Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 129 // Op. cit. P. 146.

14Ibid. 146:1–7.

15Красносельцев Н. Ф. Рецензия на: Ив. Соколов, «Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XIII века (842–1204)» // ВВ. 1895. Т. 2. С. 213.

16См.: Соколов И. И. Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XIII века (842–1204) / СПб., 2003 С. 347–367.

17Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 141 // Op. cit. P. 158.

18Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 132:7–12 // Op. cit. P. 154.

19Ibid. 142 // Op. cit. P. 160.

20Ibid. 146 // Op. cit. P. 162.

21Игнатий (Брянчанинов), свт. Полное собрание творений. Т. 1. М., 2001. С. 103.

22См.: Дорофей, священноинок. Цветник / Сергиев Посад, 2009. Л. 1.

23Ср.: «…философию... которая, как некоторые полагают, есть искусство из искусств и наука из наук» (Iulian. imp. Εἰς τοὺς ἀπαιδεύτους κύνας, 3, 14 // L'empereur Julien. Oeuvres complètes, vol. 2.1 / Éd. G. Rochefort. Paris, 1963. P. 147).

24Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 142:1–6 // Op. cit. P. 160.

25Clemens Alexandrinus. Stromata 6, 8 // PG. 9. Col. 292.

26Justinus Martyr. Dialogus cum Tryphone 1 // PG. 6. Col. 473.

27Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 141:10–18 // Op. cit. P. 158.

28Ibid.

29Ibid. 143:1–5 // Op. cit. P. 160.

30Ibid. 146:13–16 // Op. cit. P. 162, 164.

31См., например, беседу свт. Василия Великого «К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений». PG. 31. Col. 563–590.

32См.: Соколов И. И. Цит. соч. С. 361–368.

33См. также: Eustathius Thessalonicensis. De emendanda vita monachica 127:1–4, 128:32–37, 141:1–5 // Op. cit. P. 142, 144, 158.

34 Ibid. 141:1–2 // Op. cit. P. 158.

35 Ibid. 127:1–4 // Op. cit. P. 142.

36 Ibid. 128:32–37 // Op. cit. P. 144.

37 См.: Соколов И. И. Цит. соч. С. 391–411.

38Замечательным примером такого апологетического метода являются беседы архимандрита Епифания (Хаджиянгу) на Символ веры (Епифаний (Хаджиянгу), архимандрит. Толкование Символа веры. Т. 1. М.: Орфограф, 2021). Автор этих бесед по образованию физик, ему также довелось преподавать биологию в старших классах.